В Архангельске долгие годы славилась Ломоносовская гимназия - старейшее учебное заведение в городе. Она располагалась в самом центре города, рядом с Городской Думой. В Думе же была и городская библиотека, куда стекались все газеты и журналы - и свои, архангельские, и получаемые из столиц. Здесь часто можно было встретить Петра Андреевича Таратина за книгой или за газетой, или беседующего с заезжим ученым. В библиотеке зачастую устраивались выставки Общества изучения Крайнего Севера или выставлялись художественные полотна северных художников - Писахова или других самобытных умельцев.

Ломоносовская гимназия по составу преподавателей выделялась среди других учебных заведений города. Архангельская губерния никогда не знала крепостного права из-за крайне суровых климатических условий. Здесь трудно было заниматься земледелием. С основания Соловецкого монастыря в XV в. и во времена раскола в XVII в. Соловецкий монастырь и сам Архангельск считались местом ссылки. В Архангельске жили сыновья Радищева, сосланного в Сибирь, а в XIX - начале ХХ столетий сюда, на Север, ссылали политически неблагонадежных, среди которых было много интеллигентных и образованных людей. Такими были Н. Кизель - замечательный знаток русской словесности, учителя Ломоносовской гимназии Покатило, Мазюкевич и многие другие.

Уже давно в Архангельске нет этой знаменитой гимназии. На ее месте в советское время было возведено монументальное здание областного комитета КПСС, (как свидетельствуют выпускники этой школы-гимназии Б. В. Каничев и супруги З. И. и А. А. Лаврентьевы). А теперь в этом здании расположилась администрация Архангельской области.

В 1917 г. Ломоносовская гимназия еще сохраняла черты дореволюционной классической гимназии. Хотя она и была переименована в первую советскую школу города Архангельска, но архангелогородцы по-прежнему продолжали называть ее Ломоносовской гимназией. Сохранились прекрасные кабинеты химии и физики, биологии и географии, обширная библиотека, в которой были собраны книги классиков русской и зарубежной литературы, многочисленные энциклопедии и дореволюционные учебники. В коридорах стояли бюсты великих людей и античных философов. Все, казалось, было приготовлено для спокойной и гармоничной жизни школы. Но война и революция перевернули привычный уклад школьной жизни. Вышли из-под контроля бывшие гимназисты. В городе возникла безработица, открылась биржа труда. Городской отдел народного образования только способствовал разложению школьной жизни. Лозунги "В гроб, в могилу старых учителей!", "Пушкин и Толстой - контрреволюционные писатели!", стали самыми рядовыми в среде "шкрабов", стремящихся хоть как-то сохранить остатки рушащейся культуры.

Начались гонения на церковь и священников. В самом большом кафедральном соборе Архангельска - Троицком, на Троицком проспекте, служил в эти годы протоирей Иван Лелюхин. Его первого стали преследовать. И он вынужден был бежать в Англию, бросив семью, троих детей и жену, Марусю Дьячкову, дальнюю родственницу моей матери. Троицкий проспект был переименован в Проспект Павлина Виноградова, участника Октябрьской революции в Петрограде, командира Северодвинской флотилии, погибшего в 1918 г.

Как, каким образом в этой обстановке полной разрухи молодому артиллерийскому офицеру, сосланному в Архангельск в наказание за участие в Белом движении, удалось получить место учителя математики в Ломоносовской гимназии, остается загадкой. Причиной тому была, по-видимому, неразбериха, царившая в городе. Но неожиданно в учительской, среди рафинированных старых гимназических преподавателей, появился молодой математик, энергичный и деятельный. Дисциплина в гимназии была чудовищная, анархия и хулиганство брали верх, подростки как с цепи сорвались. Требовалась твердая рука, чтобы остановить молодых недорослей, привить им хотя бы минимум культуры и образованности.

В 1921 году коллектив преподавателей Ломоносовской школы единогласно выбрал первым советским директором Василия Васильевича Минаева, сосланного белого офицера. Впрочем, он никому не докладывал о своем прошлом. Молодой директор оказался способным администратором. Учителя относились к нему с большим уважением и приняли безоговорочно в свою среду.

Сохранилась фотография преподавателей Ломоносовской гимназии, где отец сидит в центре большого коллектива интеллигентных людей старого дореволюционного облика, а на обороте ее мелким, бисерным почерком отца выписаны с особой тщательностью все фамилии, имена и отчества всех, всех учителей, молодых и старых, и поставлена дата -1925 год. Видно, и для него пребывание на посту директора гимназии не было пустым делом.

Скоро и ученики полюбили очень строгого, но справедливого учителя математики.

Был он среднего роста, хорошо и ладно сложен, черные вишневые глаза, черная бородка-эспаньолка выдавали южнорусский тип интеллигента. Его облик внушал уверенность в том, что он - человек все понимающий, готовый к любой разумной услуге, глубоко сочувствующий тому положению, в которое попали русские люди и подрастающее поколение молодежи, нуждающееся в добром совете и наставлении. В силу южного страстного темперамента молодого человека он горячо влюбился в молодую учительницу истории, образованную, музыкальную, спокойную и гармоничную северную красавицу Антонину Петровну Таратину. Стал бывать в ее доме. Оказалось, что дом принадлежал отцу девушки - Таратину Петру Андреевичу, секретарю Общества изучения Крайнего Севера.

Домик Таратиных в Кузнечихе, на окраине Архангельска, стал родным для директора Ломоносовской гимназии. Он не мог уже представить своей жизни без Кузнечихи, без невесты-снегурочки, как он ее называл в своих письмах в те счастливые для него двадцатые годы. Судьба его была решена в северном Архангельске. Короткая поездка в Москву, развод его с первой женой (разрыв с ней состоялся раньше, после потери первого сына, Игоря, умершего в младенчестве. Первый раз Василий Васильевич женился очень рано, в восемнадцать лет... ) Возвращение в теперь уже любимую Ломоносовскую гимназию стало праздником для него. В том же 1921 году Василий Васильевич и Антонина поженились и даже повенчались в не взорванном тогда еще Троицком соборе. Сначала молодые поселились в самой Ломоносовской гимназии, в квартире прежнего директора. Здесь родился их первенец - Лесик, Алексей, которому предстояло в дальнейшем принять на свои плечи всю тяжесть трагической участи отца. Там же, в Ломоносовской гимназии, родилась и вторая дочка - Лиля, Елена. Мама почему-то решила дать ей имя Ли-ли, увлекаясь Вертинским. И это "ли-ли", напоминало ей китайский колокольчик из песенки Вертинского - кумира молодежи 10-х годов, Серебряного века. Отцу казалось, что для семьи надо иметь свой, отдельный дом. И он задумал строительство собственного гнезда, рассчитывая надолго обосноваться в северном Архангельске и иметь большую семью. Районный отдел народного образования способствовал передовому директору, был выделен участок в прежней Немецкой слободе, откуда все немцы были выселены и высланы из Архангельска. Осталась только кирка, лютеранская немецкая церковь. Неподалеку от неё, в немецкой слободе, теперь переименованной в улицу Карла Маркса, в доме № 5, родилась я - Нина. Дедушка Петр Андреевич Таратин называл меня колхозницей, так как я родилась в 1929 году, как тогда утверждалось, в "год великого перелома", когда "середняк пошел в колхоз". В следующем году родился младший брат Саша, Александр, названный в честь Суворова - Александром Васильевичем, что свидетельствует о том, как далеко смотрел мой отец, какие перспективы он рисовал своим детям. Но именно в 1930 году над головой всей семьи разразилась гроза. Неожиданно был арестован отец, директор Первой советской гимназии. Поводом послужил какой-то хозяйственный пустяк, но пустяков у ЧК не бывает. Василий Васильевич был взят под стражу, помещен в изолятор Архангельской тюрьмы ЧК. Началось следствие, мама, Антонина Петровна, впала в отчаяние - четверо детей, её отец П. А. Таратин - "лишенец", мать, Ольга Александровна, давно уже лишена работы, живет вместе с ней, на улице Карла Маркса, в маленькой комнатке под лестницей. Половина дома сдается внаем за недостатком средств. Эти жильцы - коммунисты, угрожающие, что донесут на неё, а, вероятно, уже и донесли. Помогли добрые люди - посоветовали: "отнеси ты, матушка, деньги следователям. Поможет!" - Значит, царили уже такие порядки в Архангельском ЧК! По совету Ольги Александровны, моей бабушки, и соседей мама положила в молочное ведро все серебряные монеты, которые ещё оставались от проданного в Кузнечихе дома родителей, и отнесла следователю ЧК товарищу Гордону, который предварительно дал ей понять, что не прочь поживиться и её молодостью, и денежным вознаграждением. И отец был отпущен! Ай да бабушка, Ольга Александровна! Она-то лучше других распознала человеческую натуру красных комиссаров, которые ещё в Гражданскую войну отобрали у неё все столовое серебро, постельное белье и даже девичьи сорочки!

Узнали ли там, в секретных следственных кабинетах, происхождение отца из казаков, окончание им Императорского Михайловского артиллерийского училища, участие в Первой мировой войне, в Белом движении - так и осталось загадкой. Спрятал ли он, Гордон, все материалы об отце, уничтожил ли их, себя спасая, следует судить историкам - исследователям, работающим с архивными материалами. Но оставаться в Архангельске в этих условиях было бы безумием! Родители принимают решение уехать, совсем уехать и спасти детей. И мы уехали. Год мы жили на далеком донском хуторе, пережили зиму, лето, а потом отец перевез нас в Москву, где он уже работал сразу в нескольких московских вузах на кафедрах высшей математики. В Москве родилась моя младшая сестра Верочка. Её имя долго выбирали. Родители решили, если родится мальчик - назовут Мишей в честь старшего брата отца, Михаила Васильевича Минаева; если родится девочка - назовут Верой, верой в то, что все на Руси наладится, Верочкой в честь жены Михаила Васильевича - Веры Лепневой, погибшей, по всей видимости, в сталинских лагерях вместе со своей дочкой, тоже Верочкой Минаевой, родившейся в 1926 году.