Эпопея концлагерей русских военнопленных в Германии насыщена столь трагическими событиями, спрессованными в плотный пласт немоты, что трудно поддается описанию. Она наполнена горем и страданием миллионов людей. Условия их существования не вписываются ни в какие разумные представления.

Сами немецкие генералы, признавая чудовищные условия содержания русских военнопленных, оправдываясь, утверждали, что бесчеловечное обращение с ними объяснялось гигантскими масштабами плененных. Даже противники Красной Армии - немцы - не предполагали, каких размеров достигнут массы военнопленных.

Под Минском, под Оршей, под Вязьмой попали в окружение и в плен многие сотни тысяч русских военнопленных. Их гнали на запад пешком или в товарных вагонах, набивая так, что можно только стоять, временами останавливаясь в открытом поле, огороженном только колючей проволокой, гнали без воды и пищи. Полное безмолвие покрывает судьбы этих ни в чем не повинных людей.

Редкими источниками этой трагической эпопеи могут быть только голоса редких выживших пленных, прошедших ад участников этой трагедии. Воспоминания военнопленных немногочисленны и принадлежат, как правило, людям молодого поколения, участникам войны 1920-ых годов рождения. Мой отец, которому в начале войны было сорок восемь лет, был человеком старшего, крайнего поколения воевавших. Был он слабого здоровья, близорук, носил очки. Ему было во сто крат тяжелее, чем тем, которые сумели написать и опубликовать воспоминания и выжили благодаря тому, что остались, в отличие от моего отца, на Западе.

К этому следует добавить, что и отношение советских властей к своим же, русским военнопленным, было не лучше. Проливают некоторый свет на мотивы такого безжалостного отношения к попавшим в плен опубликованные данные Смоленского партийного архива, оказавшегося в Америке и частично опубликованные С. Максудовым, политологом и славистом, сыном Сарры Эммануиловны Бабенышевой, известного критика и преподавателя Литературного Института, живущей ныне в Бостоне. Она в свое время вместе с сыном отважно навещала опального Андрея Дмитриевича Сахарова в Горьком, куда тот был сослан после распространения своего знаменитого Манифеста.

В Смоленском архиве сохраняются документы, свидетельствующие об "исчезновении" бывших военнопленных Первой мировой войны. Власти опасались, что их рассказы могут произвести нежелательное впечатление на советских граждан, живущих за плотным железным занавесом.

Еще на Гаагской конференции 1922 года, когда впервые Советская Россия участвовала в международном форуме, ею был отклонен пункт о защите прав пленных. Ленин прокомментировал этот пункт так: "Гаагское постановление о пленных создает шкурническую психологию у солдат".

. Не была подписана и Женевская конвенция о военнопленных 1929 года, что лишало будущих попавших в плен солдат защиты Красного Креста. Власти заранее были уверены, что вышедшие из-под контроля государственной машины люди станут непримиримыми врагами советского строя. Невиданный в истории по своей жестокости приказ: "Последняя пуля - себе!", обсуждался на всех политзанятиях в Красной Армии и был записан в воинском уставе.

16 августа 1941 года последовал еще более жестокий приказ Сталина №270: "Оказавшиеся в плену военнопленные переходят в категорию предателей и подлежат уничтожению".

Уже в первые дни войны для уничтожения своих же, русских военнопленных, стала применяться авиация. Один из немногих выживших в плену, полковник И. И. Лугин, свидетельствует:

"В большом окружении под Минском после пленения немцы собрали на пригорке тысячи пленных. Уже день клонился к вечеру, когда из-за недалекого леска показалась шестерка самолетов с большими красными звездами на крыльях... Шестерка развернулась и начала сбрасывать бомбы в самую гущу пленных. Что тут было! Бомбы рвутся, люди давят друг друга. Везде кровь и разорванные тела. Отбомбили, еще и листовки сбросили: "Изменникам родины - с приветом!"

Это откровенное свидетельство выполнения приказа Сталина. Советское правительство заранее боялось, что вышедшие из-под контроля люди станут непримиримыми врагами советской власти, что пленные опасны живыми, лучше их сделать мертвыми.

Поражения Красной Армии в первые месяцы войны 1941 года и невиданные в истории войн окружения могут быть объяснены только полной неосведомленностью советского командования об истинных намерениях немецкой сторон и непростительной беспомощностью в первые месяцы войны. Судьба советских военнопленных, вызванная ошибками генералов, когда миллионы солдат и офицеров попали в "котлы" под Минском, под Оршей, под Вязьмой, оказалась ужасной. Их число можно сопоставить с количеством погибших евреев (от пяти до шести миллионов). История уничтожения евреев осуждена во всем мире, широко освещена в печати. О судьбе же, уничтожении и кровавом пути советских военнопленных стыдливо умалчивает не только отечественная историография, но и западные союзники Советского Союза во Второй Мировой войне - Соединенные Штаты и Великобритания.

Мученический, а зачастую и героический опыт русских военнопленных не может не стать уроком для будущих поколений. Долг исторической совести сказать правду о пленных, вписать эту горькую страницу в историю русского народа, в память о замученных миллионах.

Что чувствовали русские пленные солдаты и офицеры, брошенные без всякой помощи в "клещах" немецкого окружения, рассказывают те редкие воспоминания, которые могли пробиться через толщу сплошной немоты.

Ф. Я. Черон, молодой учитель, попал в армию в ноябре 1939 года, когда призывали всех, кто раньше пользовался отсрочкой.

"Сталину нужно было заполнить новой силой, новыми образованными кадрами пустоты, появившиеся после чисток 19З7 года".

Так считал сам автор этих воспоминаний. На пятый день после начала войны, 27июня 1941 года, он попал в плен, пройдя перед этим все ужасы и обреченность окружения. Он вспоминает:

"Последующие трое суток превратились в сплошной кошмар. От Волковыска до Гомеля, 450 километров, двигались в основном по ночам, рывками, бросаясь из стороны в сторону, в панике, прячась от немецкой авиации... Сперва были сброшены осветительные ракеты, которые повисли над городом на парашютах, освещая все, как днем. Свет был настолько сильным, что можно было без труда читать... Самолеты сбрасывали бомбы и еще что-то, что медленно, как блестящие в свете ракет хлопья, оседало на землю... Самих самолетов видно не было, так как они были выше осветительных ракет. Город был немного ниже дороги, и вся картина гибели его была хорошо видна. Защиты не было никакой, ни одного выстрела с земли, ни одного самолета обороны... Город пылал, как костер... В самом местечке, в окружающих садах и рощах, повсюду, где можно было как-то укрыться от взоров немецких летчиков, все было забито беженцами и отступающими разрозненными частями. Многие старались переправиться через реку вброд или на плотах и лодках... Дисциплина заметно падала, даже среди военнообязанных, бывали случаи отказа в повиновении начальству. В этот день трудно было установить какую-то цикличность в периодических появлениях немецкой авиации. То они появлялись через 10-15 минут, то их не было в течение целого часа. Только один раз несколько машин попали под налет, будучи на мосту и на насыпи. Одна машина сорвалась с моста и упала в реку, говорили, что на ней погибло 11 человек, другая перекинулась на насыпи и загорелась, там тоже были убитые и раненые... Две машины были на насыпи и большой пятитонный ЯЗ на мосту, когда в воздухе показались два Мессершмита. Самолеты пролетели вдоль над насыпью и мостом. На насыпи одну машину подбили, а другая налетела сзади на подбитую. ЯЗ на мосту стал как-то косо, и одно из его задних колес повисло в воздухе. И мост, и насыпь были полностью заблокированы... Я посмотрел на ЯЗ на мосту, машина покачивалась, и у меня родилась отчаянная мысль! Не спрашивая разрешения, я приказал стоящему рядом со мной Борисову: "Давайте сюда ваших людей и собирайте добровольцев. Сбросим грузовик вручную! Видите, он качается! Скорей!"

Через десять минут человек десять облепили машину, стали ее раскачивать, и, наконец, машина полетела с моста. Но с ней вместе полетело вниз и двое людей. Одного я хорошо знал, Коля Шуляковский, один из воентехников, работавших в группе оборудования, когда я был ее начальником. Бедный мальчик, он все ожидал производства в следующий чин...

"Как только получу, еду домой в Винницу и женюсь, невеста там у меня, Аллочка ", - говорил он мне, показывая карточку...

Меня вызвали к генералу. Его машина была спрятана в большом сарае, и, когда я подошел, просто своим глазам не поверил: на крыше машины и над мотором были прикреплены толстые листы железа, а заднее стекло и боковые окна у заднего сиденья были защищены железными листами. Вся эта "броня" была прикручена толстой проволокой через наново просверленные дырки в кузове. Три солдата еще заканчивали свою работу по превращению генеральской эмки в броневик. Не заметив, что сам генерал сидит в машине, я спросил солдат:

"Это что за чудо? Кто это учудил?" - В ответ услышал:

"Гибель одного солдата - персональная трагедия, гибель военачальника - трагедия общая!"... Всех поражало, что за пять дней нашего бегства ни разу мы не видели в воздухе нашей советской авиации.

Один из подошедших сказал:

"Где же они, наши "гордые соколы"? Ни фронта, ни организации, ни войск, ни начальства... и ни одного самолета... " А другой добавил:

"Это значит, что ни вершка своей земли мы врагу не отдадим! И бить его будем на его территории!"

Вдруг донесся паровозный гудок и из-за холма начал выползать длинный состав товарных вагонов с несколькими классными в конце. Паровоз подошел к водокачке и начал набирать воду, а из всех вагонов высыпали люди, почти все женщины и дети, Это был, конечно, поезд с эвакуированными семьями... Звено из трех самолетов пролетало далеко в стороне. На станции заметили их, и толпа на путях заметалась. Часть бросилась к вагонам, другие побежали в разные стороны, в поселок, в поля, окружавшие станцию. Самолеты сделали круг и снова начали один за другим пикировать на станцию. Поднялась какая-то всеобщая истерика... Какое-то стихийное, инстинктивное чувство толкало всех сделать что-то, как-то предотвратить это страшное уничтожение детворы и женщин, как-то отвлечь внимание убийц на другую цель, на самих себя... "

Окружения были неожиданными только для русских, в планы немецкого генерального плана они входили органической частью. Весь план молниеносной войны с Советской Россией был как раз и рассчитан на расчленение основных сил противника и создание своеобразных "котлов" - окружений. Но такого масштаба окруженцев не предвидели даже и немецкие генералы. Гитлеровская администрация к началу войны создала только шесть пересылочных лагерей - "дулагов", а военнопленных за первые же недели скопилось несколько сотен тысяч. К концу 1941 года в немецком плену оказалось 3, 8 миллиона красноармейцев, офицеров и генералов. К январю 1942 года их было еще больше. Немецкое командование поспешило сформировать тысячи больших и малых лагерей, которые не могли быть обустроены удовлетворительно. Существование в этих лагерях русских военнопленных не поддается описанию и не вписывается ни в какие людские законы. Там люди были обречены, обречены на голод, холод, болезни, расстрел, издевательства в неволе, полную зависимость от комендантов лагерей. К этому надо добавить русское бездорожье, не позволяющее даже при желании обеспечить хотя бы минимальное снабжение лагерей. Все это обрекало людей за колючей проволокой на торжество злой воли.

Вермахт, ведущий войну с Советским Союзом вне международных правовых норм, предусмотренных Женевской конвенцией, пользовался этим и снабжал военнопленных только "необходимым питанием". Это "необходимое питание" даже для "организованных" лагерей состояло из "100гр. проса без хлеба" или "до 20 гр. проса и 100 гр. хлеба без мяса" или "до 20 гр. проса и 200 гр. хлеба" (И. А. Дугас и Ф. Я. Черон. Вычеркнутые из памяти. Советские военнопленные между Гитлером и Сталиным. Серия: Исследования новейшей истории. Под ред. А. И. Солженицына. Париж. 1994).

Результатом такой организации лагерей стала огромная смертность военнопленных. После Вязьменского и Брянского окружений цифра смертности достигла 30%. Из 361000 пленных к 20 октября умерло 54 000, а к концу октября еще 45690 человек.

Бесконечные серые колонны двигались на запад. На этапах погибало и было расстреляно несметное число попавших в плен. В Дулаг № 131 в Бобруйске к середине ноября 1941 года было пригнано 158000 пленных, из них погибло в дороге 14777. По мнению очевидцев и исследователей Второй Мировой войны погибал в среднем один из десяти.

Весь этот ад первых немецких лагерей для русских военнопленных прошел мой отец. В письмах, посланных позже из советского концлагеря, он писал нам, детям, что прошел через лагеря военнопленных в городах Рославль Смоленской области, Смоленск, Борисов, а с 7 ноября 1941 года по 8 марта 1942 года находился в постоянном лагере в двенадцати километрах от Минска

Совсем недавно мне пришлось стоять в длинной очереди в Столовом переулке Москвы в немецкий фонд Примирения и Согласия. Очередь была длинная и мучительная, состоящая сплошь из пожилых людей. И вот неожиданно открылась дверь и вышла приветливая, тоже пожилая, сотрудница этого фонда и стала разъяснять стоявшим, на что можно надеяться. Пожилой, даже скорее старый человек, еще статный и крепкий, стоявший сразу за мной, спросил, как обстоят дела с военнопленными, сидевшими всю войну в немецком лагере в Рославле. И сотрудница ответила: "А Вам надеяться не на что, в Рославле сидела вся страна! Мы помогаем только тем, кто находился в Германии, да и то только тем, кто остался жив (это к 2001 году-то!) или умер до 1991 года!"

Вот эта фраза "В Рославле сидела вся страна!" - врезалась мне в память и всколыхнула все мысли о мучительном пути моего отца!

Старинный древнерусский городок Смоленской области Рославль стал свидетелем страданий и мук миллионов русских людей. Некоторые так и пробыли в нем до конца войны, а потом - в советских концлагерях до окончания своей "десятки".

Сколько пробыл отец в Рославле, потом в Борисове, тоже маленьком старинном городке, можно сосчитать по указанным им датам. Отец был крайне точным и пунктуальным человеком. Недаром он столько лет отдал своей любимой высшей математике.

К ноябрю того же, 1941, года он был переведен в постоянный лагерь в Минске.

Несмотря на тяжелейшие условия в немецких концлагерях, в 1941-1942 годах русские военнопленные развернули там острую дискуссию. Люди говорили, говорили... Никто не мог теперь сохранить "невинность": критика существующего строя в Советском Союзе и Германии была беспощадной. "Кто хуже Сталин или Гитлер ?", - обсуждали свободно. С сентября 1941 года из Смоленска и других оккупированных городов к командованию Германии стал поступать поток предложений о создании русского национального правительства и освободительной армии. Началась история русского антифашистского Сопротивления в немецком тылу. Она ведет свое начало от первых окружений. Начальный период этого глухого, но необратимого противостояния отличался стремлением создать тайную организацию. Стали выделяться группы единомышленников. Но было бы заблуждением считать, что все военнопленные были настроены антисоветски. В крупных лагерях, а таким как раз был лагерь в Минске, назревал террор против "антисоветчиков". Использовались угрозы, провокации и даже убийства неугодных военнопленных. Один из свидетелей этого и автор воспоминаний пишет:

"Я был в Шталаге 1Б с января по март 1943 года. За это время произошло несколько убийств военнопленных членами просоветских групп... В Офлаге-57 заведовал баней киевский инженер, лейтенант запаса Николай Иванов. Симпатичный, скромный, вежливый, с нескрываемыми антисоветскими взглядами... В январе 1943 года был убит - ночью ему размозжили голову... За январь-март умерло несколько пленных в лагерном лазарете... Эти пленные с определенными антисоветскими взглядами не были серьезно больны и им "помогли" умереть врачи лазарета".

Но главные жестокости, разумеется, исходили от нацистов.

В Заксенхаузене были впервые построены и испытаны специальные бараки для умерщвления жертв выстрелом в затылок. Приказ о постройке этих "врачебных" бараков мотивировался местью за расстрел немецких военнопленных. По этой акции предполагалось убить около 18 000 комиссаров и коммунистов. Такие же бараки строились в Бухенвальде, Маутхаузене и Освенциме... 11 сентября 1944 г. там испытывали на пяти приговоренных отравленные пули. Это были пули калибра 7, 65 мм, наполненные кристаллическим ядом. Выстрелы производились в верхнюю область левого бедра.

В Заксенхаузене содержались пленные с известными именами, среди них был сын Сталина Яков Джугашвили... Командир батареи старший лейтенант Яков Джугашвили попал в плен 16 июля 1941 года около Витебска. Через Восточную Пруссию он был отправлен в лагерь "для известных особ" в Заксенхаузене. Это был лагерь в лагере. Одной стороной он примыкал к общелагерной ограде, с трех других был огражден двухметровой каменной стеной, внутри которой было еще проволочное ограждение, через которое был пропущен электрический ток высокого напряжения. Еще ряд проволоки преграждал подход к проводам высокого напряжения. Пленным не разрешалось перелезать через колючую преграду. В двух углах внутренней стороны находились вышки с часовыми.

Яков Джугашвили, по свидетельству В. К. Штрик-Штрикфельдта - немецкого офицера из русских эмигрантов и участников Освободительного антифашистского движения - на допросе рассказывал, что отец перед отправкой на фронт простился с ним по телефону. Крайнюю нищету, в которой живет русский народ, объяснял необходимостью вооружения страны. По мнению сына Сталина, вождь народов боится национального движения русского народа и создания национального русского правительства.

В бараке, где поместили сына Сталина, было уже несколько военнопленных. Среди них племянник Молотова лейтенант Василий Кокорин и четверо англичан. Между всеми обитателями барака сложились недружественные отношения, ссорились англичане и советские офицеры, Джугашвили и Кокорин. Сталин публично заявлял, что у него нет сына Якова. 14 апреля 1943 года произошла очередная ссора англичан с Яковом Джугашвили. Ссора закончилась дракой. Он стал добиваться перевода в другой лагерь, но получил отказ и в отчаянии бросился на проволоку, одновременно раздался выстрел часового.

В том же лагере содержался некоторое время до своего расстрела полковник Н. С. Бушманов, известный участник антинацистского движения.