Судьба моего отца Василия Васильевича Минаева не может быть понята в полном объеме без истории жизни его старшего брата Михаила Васильевича Минаева.

Он был пятью годами старше моего отца и на его долю выпали испытания предшествующего поколения русских людей: Первая мировая война, революции и Февральская, и Октябрьская, и Гражданская война, наконец, участие в Белом движении. Долгое время в советской историографии преобладала точка зрения, порочащая Белое движение, в котором якобы участвовали только представители "господствующего класса".

Более внимательный анализ состава воинских частей Белых армий доказывает, что среди них было много студенческой молодежи кадетских и юнкерских корпусов и студентов русских университетов и других учебных заведений. Значительную социальную группу составляло рядовое казачество: терское, кубанское и донское. Донское, как правило, было представлено офицерским составом, в числе казаков-офицеров было много интеллигенции, вполне демократической, вышедшей из глубин народа.

Следы Михаила Васильевича - выпускника математического факультета Петербургского университета - теряются где-то в перипетиях Гражданской войны.

Отрывочные сведения удалось найти в "Списке частей, учреждений и заведений Народной армии, составленном к 15 августа 1918 года". (Альманах "Белая гвардия" Публикация А. А. Каревского. С. 99).

В рубрике "Артиллерия" назван командир второго дивизиона подполковник Минаев и место квартирования - Сызрань, уездный городок Самарской губернии, пристань на Волге.

А в рубрике "Войсковые части, подчиненные полковнику Бакичу, начальнику Сызраньского района" - вновь назван подполковник Минаев, заведующий артиллерийской частью, расквартированной теперь уже в Хвалынске, пристани на правом берегу Волги, уездном городке Саратовской губернии.

В документах Гражданской войны за 1919 год в нескольких местах обнаруживаются следы артиллериста и математика Михаила Васильевича Минаева. В "Расписании Вооруженных сил Юга России от 29 октября 1919 г." значится уездный Владикавказский воинский начальник 1-го разряда полковник Минаев (Российский Государственный Военный Архив. Ф. 39540. Оп. 1. Д. 45. Л. 1-13об. Л. 143а-143г. об.)

Эти сведения перепроверяются обстоятельной статьей в "Казачьем словаре-справочнике", изданном на русском языке в Калифорнии, в Соединенных Штатах Америки в 1968 году. (Составитель Г. В. Губарев).

Этот справочник совершенно случайно попал в поле моего зрения и от-крыл путь к дальнейшим поискам сведений о Михаиле Васильевиче Минаеве.

В словаре приведены годы его жизни - с 1889 по 1961. Подробно рассказано о его жизни.

Он - донской казак, ученый священник, окончил полный курс Донской духовной семинарии в Новочеркасске, потом физико-математический факультет Петербургского университета, к которому в эмиграции прибавилось агрономическое отделение геологического факультета в Пражском университете.

Во время Первой мировой войны произведен в офицеры из Константиновского артиллерийского училища, прошел полный курс авиационной школы.

Во время борьбы за Дон служил офицером артиллерии и в 1920 году выехал за границу. Сан иерея принял только в 1951 году,

Был священником эмигрантских храмов на австрийской территории в лагерях Келлерберг и Клагенфурт.

С 1955 года проживал в США и до конца жизни состоял настоятелем церкви в города Скенектеди, а вместе с тем выполнял обязанности инспектора Духовной семинарии при Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле.

Кроме объективных данных его биографии в Казачьем словаре приведена характеристика его личности:

"По отзывам сослуживцев отличался необыкновенными педагогическими способностями, любил детей и дети любили его, хотя у взрослых своей прямолиней-ностью часто вызывал неудовольствие, вел аскетический образ жизни и всегда находил себе работу, любил поэзию и особенно ценил творчество Бальмонта. В проявлении религиозной жизни и от себя, и от прихожан требовал порядка и дисциплины: если ты священник, то должен отдавать "Богово Богови", точно выполнять все предписания, не при каких обстоятельствах не уклоняться от выполнения служб и треб, если ты христианин, то должен посещать церковь, поститься в положенное время, участвовать в совершении таинств и т. д."

В Словаре указано, что умер Михаил Васильевич 23 августа 1961 г. в городе Сканектеди (штат Нью-Йорк) и похоронен на кладбище Джорданвилльского монастыря.

Кроме приведенных документальных данных имеют неоценимое значение и устные свидетельства людей, сохранивших память о Михаиле Васильевиче.

Первое и неоспоримое свидетельство - архиепископа, теперь уже митрополита русской зарубежной церкви в Америке - владыки Лавра. Человек преклонных лет, в бытность свою еще мальчиком, был учеником Михаила Васильевича в тридцатые годы в русской православной школе при Почаевско-Успенском монастыре, оказавшемся в Восточной Словакии близ города Свитника.

Еще во время Первой мировой войны старинная русская, основанная еще в XVI веке, Почаевско-Успенская Лавра, имевшая устойчивые культурные, религиозно-православные и просветительские традиции и располагавшая большими землями вблизи городов Тернополь и Кременец, вынуждена была, при развитии военных действий, переместиться в Словакию. Вместе с русскими монахами прибыли в словацкое Ладомирово (по-русски "Владимирово") монастырская библиотека, типография и архив. В Словакии, которая входила в состав молодой Чехословацкой республики, Почаевско-Успенский монастырь собрал вокруг себя много русских эмигрантов.

Здесь в земле восточных русинов открылась русская православная школа, куда был приглашен учителем математики, русского языка и литературы, имеющий уже два университетских образования Михаил Васильевич Минаев.

Владыко Лавр в то время был воспитанником настоятеля монастыря и несколько лет учился у Михаила Васильевича, его свидетельства особенно ценны и подлинно достоверны.

Кроме того, достоверными являются и сведения, почерпнутые из семейных преданий и памяти родственников.

Михаил Васильевич был пятью годами старше моего отца. Он так же, как и мой отец, родился на донском хуторе Первом Нижнем Митякине.

Еще с детства у него обнаружились математические способности, которые он с успехом применил на физико-математическом факультете Петербургского университета, где учился на средства фонда легендарного донского генерала М. И. Платова.

Выходец из трудовой семьи, он всегда использовал летние каникулы для заработка и помощи осиротевшей семье. Он часто уезжал в Среднюю Азию на геодезическую съемку. Накопив денег, Михаил Васильевич в 1913 году отремонтировал родовой дом на хуторе. Сохранились письма его к матери Анне Сергеевне с советами по ремонту и реконструкции дома. Дом и сейчас резко выделяется зеленой железной крышей, когда спускаешься к балке, где утопает в садах теперь уже обветшавшее казачье селение.

Петербургская жизнь в начале девятисотых годов увлекла молодого человека. Университетские годы приобщили к столичной жизни, художественной культуре столицы с ее театрами, библиотеками, студенческими сходками и донским землячеством. Здесь он и нашел единственное на всю жизнь свое счастье - женился по горячей любви на выпускнице Бестужевских курсов, медичке Верочке Лепневой, родом из Воронежа.

К Воронежу тяготела вся семья - мать братьев Минаевых Анна Сергеевна тоже происходила из среды воронежской интеллигенции.

Но начавшаяся в августе 1914 года. Первая мировая война, смешала все молодые планы. Призыв в армию, Константиновское артиллерийское училище, присвоение воинского звания и фронт.

Далее следы Михаила Васильевича теряются. По сведениям Казачьего справочника, он - участник императорской армии в годы Первой мировой войны, позже принимал участие в борьбе за Дон, то есть был в составе Белого Движения. Он прошел полный курс авиационной школы - тому есть свидетельства того же Казачьего справочника. В Воспоминаниях С. Г. Пушкарева, (Воспоминания историка. 1905 - 1945 гг. М. 1999. С. 82 - 83), прошедшего тот же путь молодого военного времен гражданской войны, есть сведения о деятельности этой первой в России авиационной школы.

В Казачьем же справочнике сказано об его отъезде Михаила Минаева в 1920 году за границу и дальнейшем обучении в Пражском университет

По всей видимости М. В. Минаев вместе с отступающими частями Белой армии попал в Константинополь, потом был интернирован в Галлиполи.

В январе-марте 1920 года армия А. И. Деникина отступала по всему фронту, из черноморских портов Севастополя, Одессы, Новороссийска хлынул поток беженцев в Турцию и на Балканы.

В мае 1920 года было создано Справочное бюро по инициативе объединенного комитета российских организаций с целью регистрации беженцев в Константино-поле. К концу июня 1920 г. было зарегистрировано уже 25 тысяч беженцев (ГАРФ. Ф. 5809. Оп. 1. д. 98. Л. 189).

Положение беженцев из России было крайне тяжелым. В военных лагерях к 1921 году размещалось до 19893 человек, в Галлиполи вместе с семьями - 26485 человек (там же, л. 87).

Галлиполи - небольшой полуостров на европейской стороне Турции, располагающийся между проливом Дарданеллы и Саросским заливом Эгейского моря. Длина Галлипольского полуострова всего девяносто километров. Здесь и расположился армейский корпус, в состав которого входили регулярные части Добровольческой армии, в том числе и артиллерийские подразделения.

Личный состав Первого корпуса состоял из кадровых офицеров (см.: "Российская эмиграция в Турции, юго-восточной и центральной Европе". Учеб. пособие, М. РГГУ. 1994. С. 56 - 57.)

Условия существования русских лагерей в Галлиполи были крайне тяжелыми: скудость средств, эпидемии, бесперспективность создавали тяжелые настроения в среде офицерства. Показательна в этом отношении судьба внука петрашевца Ипполита Дебу - Виктора Константиновича Дебу - юнкера из Одесского юнкерского училища, который с отступающими частями Белой армии Врангеля попал в Галлиполи. В 1921 году он умер от сыпного тифа. Отец его Константин Ипполитович отыскал сведения о сыне через Розыскное бюро в Чехословакии много лет спустя (РГИА. Ф. 801. Оп. 1. Д. 147).

Но вернемся к судьбе Михаила Васильевича.

Сведения Казачьего справочника о том, что Михаил Васильевич, будучи уже за границей, закончил агрономическое отделение геологического факультета в Пражском университете, убеждают в том, что полковник Минаев воспользовался так называемой "русской акцией" Чешского правительства.

"Русская акция" в Чехословакии - уникальное явление в истории эмиграции. Как никакое другое государство, молодая Чехословацкая республика поддержала изгнанников из России. Первым президентом Чехословацкой республики, выделившейся из состава Австро-Венгерской империи 14 ноября 1918 года, стал профессор-философ Томаш Масарик. В состав нового государства вошли чехи, словаки и восточные русины Карпат.

Премьер-министром Масарик назначил давнего друга России Карела Крамаржа. Его русские связи были хорошо известны. Женатый на русской - Надежде Николаевне Абрикосовой, москвичке из известного купеческого рода Абрикосовых, Карел Крамарж мечтал о создании общности славянских государств, в которой России отводил в будущем ведущую роль. Но России - не советской, а обновленной, демократической. Его взгляды разделял и Масарик, хотя и с некоторыми корректива-ми,

Масарик предложил свою программу преобразований в Чехии на основе западного, европейского опыта. Взгляды этого политика во многом совпадали с позицией и убеждениями П. Н. Милюкова, с которым профессор Томаш встречался не один раз. ("Документы к истории русской и украинской эмиграции в Чехословацкой республике 1919 - 1939". Прага. "Славянский устав". 1998. С. 333.)

Однако, между Масариком и Карелом Крамаржем не во всем было единодушие. Крамарж уповал на активную роль русской эмиграции в восстановлении России в прежнем политическом режиме после Февраля 1917 года, Он активно приветствовал "русскую акцию". Он надеялся увидеть Россию представительной монархией с широким национально-демократическим устройством.

Но так или иначе, "русскую акцию" поддерживали и Масарик, и Крамарж. Министерство финансов Чехословацкой республики ежегодно стало отпускать средства на стипендии русским студентам Пражского университета. Русской эмиграцией эта акция была встречена с восторгом.

Эмигрантская печать отмечала: "Российским беженцам был обеспечен приют, нашему подрастающему поколению - русская школа, нашим воспоминаниям о прошлом - временное хранилище в русском архиве. Никто не сделал больше для остатков Великой России, как эта возрожденная маленькая Чехословакия" ("Последние новости". 1936. 24 января).

Действительно, неоценимым оказался вклад Чехословакии в создание Русского Заграничного архива, так называемой Пражской коллекции. По окончании Второй мировой войны Бенеш подарил ценный архив Сталину, формально считалось Академии Наук Советской России.

Для свободного доступа, однако, коллекция оказалась надолго закрытой.

"Русская акция" предусматривала приглашение нескольких тысяч студентов для продолжения образования в чешских учебных заведениях на полное казенное содержание. В Константинополе была создана проверочная комиссия, призванная проверить уровень подготовки для тех претендентов в университет, которые не имели с собой документов.

Университетский диплом и значок Петербургского университета Михаила Васильевича Минаева остались в России, в родовом хуторском доме. И мы, дети часто рассматривали этот университетский значок, Сами мечтали об университетах.

Там, в Константинополе, в проверочной комиссии Михаил Васильевич выбрал геологический факультет, вероятно, рассчитывая на дальние путешествия и полевые сезоны, не оставляя надежды вернуться на Родину или хотя бы приблизиться к границам ее. Судя по тому, что в дальнейшем он выбрал землю карпатских русинов и Братиславу с ее степным запахом трав, Михаил Васильевич тосковал по Родине. Он хорошо знал геодезию и геодезическую съемку и сам еще в России часто подрабатывал в студенческие годы в геодезических партиях. Помню, на чердаке нашего хуторского дома долго еще пылились диковинные приборы, треножники и какие-то непонятные бинокли, все отполированные гладкие, приятно ласкающие руку. Эти отрывочные детские воспоминания теперь выстраиваются в стройную логическую цепь драматической судьбы целого поколения, так причудливо переплетаются и с нашими судьбами, людей, выросших и сформировавшихся в советское время.

Сохранились воспоминания председателя такой проверочной комиссии в Константинополе, который как раз набирал студентов в Пражский университет. Это известный историк-эмигрант Сергей Германович Пушкарев. Он вспоминает:

"Из выдержавших экзамен формировались группы по сто человек и отправлялись в Прагу за казенный счет во главе с одним из аспирантов."

Вот и Михаил Васильевич с одной из таких групп отправился в Прагу. Сколько времени он провел в Праге, пока остается не ясным. Но есть одно обстоятельство, которое может послужить и ключом, и новой загадкой жизни. Михаила Васильевича в Праге. Как каким образом он встретился со своей женой - Верой Лепневой-Минаевой? Это остается невыясненным. В эмиграцию он попал один, вместе с остатками Белой армии. Его жена - врач, имеющая классическую медицинскую школу Бестужевских Петербургских курсов, к 1925 - 1926 году имела уже порядочный стаж, была опытным врачом. Как, каким образом она разыскала мужа в Праге в эти годы, как сумела приехать к нему, почему не осталась с ним?

На все эти вопросы пока нет ответа. Но есть тому прямое и неоспоримое свидетельство - их дочка, тоже Вера, 1926 или 1927 года рождения.

В семейном альбоме все того же дома на донском хуторе сохраняется фотография, подаренная бабушке Анне Сергеевне, матери Михаила Васильевича самой Верой Лепневой в 1931 году, когда Вера - старшая приезжала на хутор. На фотографии девочка лет четырех, сохраняющая все фамильные черты Минаевых.

Дальнейшая судьба Веры Лепневой-Минаевой и ее дочери Верочки неизвестна. Поиски не увенчались успехом. Очевидно, ей удалось съездить к мужу в Прагу в 1925 - 1926 году. Была ли эта служебная поездка на какой-то съезд врачей или частное путешествие? Возвратилась ли она? Осталась ли в Чехословакии?

Известно, что до 1927 года можно было еще выехать за границу, в особенности по семейным обстоятельствам, к мужу, или жене. А с 1927 года Сталин распорядился плотно закрыть границы.

Некоторый свет на эту историю проливают письма Василия Васильевича Минаева из советского концлагеря в Инте. Он сообщает, что послал письмо по адресу Веры Лепневой в Воронеже. Значит, какой-то адрес существовал, но для нас он остался неизвестным. Была ли она репрессирована? Погибла ли в сталинских лагерях? Что стало с ее дочерью - Верой Михайловной Минаевой?

Все эти вопросы мучили Михаила Васильевича в эмиграции. К нравственным переживаниям его следует добавить впечатления его ученика Владыки Лавра. Он вспоминал, что никогда никого из родных около Михаила Васильевича не было. Лавр считал его человеком одиноким, крайне одиноким и был удивлен, что у Михаила Васильевича когда-то была семья - жена и дочь.

Значит, встреча супругов Минаевых состоялась еще в Праге, значит, и отъезд в Словакию был связан с потерей надежды дождаться жену в Праге.

Следующая страница жизни Михаила Васильевича связана с началом Второй мировой войны. Так две страшные войны двадцатого века рассекли жизнь человека и не только его, а целого поколения русских людей.

Каких позиций придерживался М. В. Минаев в пестром раскладе политических настроений, нельзя сказать с полной уверенностью. Но ясно одно: он не мог, не хотел принять коммунистического режима в России и не мог вернуться на родину. Иначе он бы вернулся, вернулся бы непременно к жене, к дочери. Вернулся бы на родной хутор, к которому был сердечно привязан, вернулся бы к любимой матери, к своему Дону, которого не смог забыть, молясь за него всю жизнь.

Несомненно, что ностальгия по родине у Михаила Васильевича, подобно многим русским эмигрантам, ассоциировалась с идеей восстановления прежней, утраченной Родины, но Родины обновленной. Политическое будущее России, как мыслилось и большинству казаков, представлялось ему конституционным политическим устройством во главе с легитимным правителем или президентом, роль которого мог бы выполнить великий князь Кирилл Владимирович, а после его кончины в 1938 году, его сын Владимир Кириллович.

Тихий городок Свитник в годы гитлеровской оккупации лишь казался спокойным. Близость русского Почаево-Успенского монастыря, обитатели которого не могли не сочувствовать своей недоступной теперь Родине, вели подспудную тайную работу. Об этом мало известно, но есть подлинные свидетельства печатания в типографии монастыря антигитлеровских листовок и другой агитационной литературы. Все это помогало формировать антигитлеровское Сопротивление и подготовку крупнейшего в годы Второй мировой войны антинацистского восстания в Словакии.

Восстание развернулось в августе 1944 года. Оно охватило большую часть страны. Части советской армии не спешили придти на помощь. Это дало возможность гитлеровцам подтянуть подкрепления и захватить 27 октября центр восстания в Банской Быстрице. Восстание было подавлено Повстанцами занялось гестапо.

В январе уже 1945 года началось наступление советских войск. Все это заставило жителей тихого Свитника и Почаевского монастыря подняться с оседлых мест и двинуться в горы.

Поток беженцев хлынул через перевалы Карпат в Австрию, в землю Каринтии, заселенные издавна словенцами, родственными словакам.

Здесь в австрийских городках Клагенфурте и Келлерберге были разбиты лагеря для беженцев. Казалось, можно укрыться в Восточных Альпах от преследования фашистских и советских войск, до какой-то поры австрийское правительство снисходительно относилось к спасающимся беглецам.

За это время Михаила Васильевича видели в Северной Италии и Германии. Он делал тщетные попытки спасти близких ему людей - участников организации Словацкого восстания, и, конечно, своего брата Василия Васильевича. Но все оказалось напрасным. Из рук гестапо нельзя было вырваться.

Шло время. Группа монахов Почаевского монастыря обратилась с просьбой к русскому монастырю в Джорданвилле (Штат Нью-Йорк) в Америке с просьбой принять поднявшихся с мест православных. В 1949 году Почаевский монастырь во главе с настоятелем Виталием переехал в Джорданвилль.

А Михаил Васильевич Минаев остался. К этому времени он узнал, что русские военнопленные, принявшие участие в подготовке и организации восстания в Словакии, томившиеся в тюрьмах гестапо с августа 1944 года, с окончанием войны отправлены на родину в советские концлагеря.

Его душевное состояние, глубокое потрясение развившимися трагическими событиями и безысходность всего случившегося привело его к принятию духовного сана. Не решившись отправиться в Джорданвилль вместе с монахами Почаевского монастыря, среди которых было много его учеников, он еще два года провел в подготовке к принятию сана иерея. Он стал священником, а возможно и иеромонахом, эмигрантских храмов на австрийской территории. Еще четыре года отец Михаил служил в лагерях беженцев в австрийских Альпах, деля со своими соотечественниками горе и бедность. Не легко ему далось решение навсегда оставить Европу и навсегда расстаться с надеждой вернуться на Родину,

Только в 1955 году, убедившись, что он никогда не сможет спасти брата Василия Васильевича, он переехал в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле.

Ему предложили маленький приход в небольшом провинциальном городке Скенектеди, где он и прослужил до конца своих дней.

В монастыре хорошо помнят Михаила Васильевича. Его образованность и заслуженный авторитет стали известны в православных приходах в Америке. Он был талантливым проповедником и преподавателем, тонким психологом, был наделен необычайно ласковым южным юмором.

Ему вскоре предложили и должность инспектора духовной семинарии в Свято-Троицком монастыре, куда он стал ездить из Скенектеди на автобусе часа два-три в одну сторону.

Жил он бедно, ничего не нажив за жизнь и растеряв родных, оставив Родину. При всем своем образовании и большой культуре, заложенных еще в дореволюционные годы в России, он был лишен всяких материальных благ.

Жизнь его скрашивалась интересными встречами со своими коллегами - русскими священниками, у которых были свои драматические истории и тоска по Родине. Вел он с ними долголетнюю переписку.

Мне приходилось говорить со старым священником из Калифорнии, из Сан-Франциско, отцом священника Леонида Кишковского, который вспомнил Михаила Васильевича, рассказывал, что тот сильно нуждался в Америке. Калифорнийский священник помогал Михаилу Васильевичу, переписывался с ним. "Письма Михаила Васильевича, - уверил меня старый священник, - до сих пор хранятся у меня в Сан-Франциско".

Есть и еще корреспонденты у Михаила Васильевича Минаева в Америке и Европе, если бы только знать, кто они, где находятся, да и живы ли?

Жизнь на чужой стороне не заладилась. Тяжелые переживания, потери близких, оторванность от Родины, от родных корней не принесли утешения. Вскоре по приезде Михаил Васильевич сильно заболел.

Но и больной продолжал ездить в Джорданвилль. Там его всегда ждали и ценили его качества. Там, в монастыре сложилась дружная и родственная община. Особенно любили его дети, с которыми он был всегда ласков, весел и любил подолгу говорить и шутить.

Но болезнь развивалась и взяла свое, была сделана операция, но оказа-лось поздно. Слег Михаил Васильевич. Как рассказывали очевидцы, ухаживать за ним было некому. Заходила к нему староста его прихода, но он не жаловался. Он был аскет, вел монашеский образ жизни и тихо умер, как бы уснул. Случилось это в августе 1961 года.

Отпели его в его же приходе, собрались хоронить, да подивились - та-кое было у него лицо - просветленное, как у святого. Собравшиеся монахи посове-щались, посовещались между собой и решили похоронить его в монастыре и повезли в Джорданвилль, где и покоится наш Михаил Васильевич у самой церкви Святой Троицы и крест стоит и на нем надпись: "Минаев Михаил Васильевич (1889-1961 гг.)".

Михаил Васильевич не мог не чувствовать себя вне России. Он до конца жизни был со своей страной, жил интересами народа, своих прихожан, своих учеников, так же, как и он выброшенных с Родины. Как никто другой он испытывал те же чувства, которые были так понятны Марине Цветаевой, так же, как и он, не сумевшей жить без Родины: "Не быть в России, забыть Россию может лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри - тот потеряет ее лишь вместе с жизнью".

Так чувствовала Россию великая поэтесса, передавая ощущения тех, кто был выброшен за пределы родины.